Виртуальный музей - Из воспоминаний

Отрывок из мемуаров Кованова П. И. (военный корреспондент)

Краснодар с ходу взять не удалось. Немцы превратили его и сильно укрепленный узел. Внешняя линия обороны шла от Усть-Лабинской на Тимашевскую и Крымскую. На подступах к Краснодару были использованы и наши старые оборонительные укрепления и воздвигнуты новые, все танкодоступные места густо заминированы, так же, как и все дороги. Для немцев Краснодар был и стратегическим и политическим пунктом на кубанском плацдарме. Он прикрывал им пути отхода на Тамань и Крым. Больше двадцати гитлеровских дивизий сосредоточили в районе Краснодара.

Но перевес был на нашей стороне. С упорными боями к Кубани спускались с гор 47-я, 56-я, 18-я, 46-я армии. Активно действовал Черноморский флот. С востока и севера непреодолимой лавиной надвигались 37-я, 9-я и 58-я армии. Две воздушные армии — 4-я и 5-я — обеспечивали перевес над авиацией противника.

Иду по станице Платнировской, она недавно освобождена. Грязь трудноописуемая, сапоги так влипают в густое месиво, что их приходится за ушки вытаскивать. О том, чтобы проехать по этой разбитой дороге на «козле», и речи быть не могло, он застрял при въезде в станицу.

На самом высоком месте высится огромный собор. В свое время толстосумы не поскупились на его строительство. Далее в сторону Краснодара раскинулась болотистая равнина, изрезанная ручьями и речушками.

У храма — часовые, под самый купол тянется провод.

— Чего вы, хлопцы, бога караулите?

— Не бога, а НП.

— Интересно. А как туда подняться?

— Предъявите документы.

После тщательной проверки разрешают пройти и объясняют, что внутри церкви есть лесенка в стене, а выше там что-то еще есть, но они не лазили.

По узкой винтовой лесенке поднялся на перекрытие, а выше от стропила к стропилу поставлены бревна с перекладинами. Лезу, не оглядываясь вниз, провод тянется все выше и выше. Наконец выбираюсь на маленькую площадку под самым куполом. У лаза меня встречает офицер и выясняет, с какой целью сюда поднялся.

Представляюсь. Он удивлен. Объясняет мне, что здесь артиллерийский наблюдательный пункт, сейчас тут генерал Неделин. Генерал смотрит в стереотрубу и дает какую-то команду. Он поднимается, и я ему представляюсь.

— Сидим здесь третьи сутки, — говорит он с раздражением. — Черт бы побрал эти речки, и назвали-то их не по-человечески. Вначале вышибли немцев за первую речку Кочеты, они ушли за вторую речку Кочеты, выкурили оттуда — теперь сидят за третьей речкой Кочеты. Перед ними болото: ни танками, ни пехотой не подойдешь. Бегают там, как крысы. Одна надежда на артиллеристов. Хотите посмотреть?

Подхожу к стереотрубе, навожу оптику по своим глазам и вижу, как по гребню холма перебегают маленькие фигурки.

— Ну, сейчас они утихнут.

Генерал дает распоряжение офицеру, тот передает команду по телефону. Смотрю в трубу, на гребне взметнулась земля, и только потом до нас донесся гул орудий.

— Картина ясная, — говорит генерал, — сегодня мы их подолбим как следует и заставим уйти. Спустимся вниз, я вам покажу наших мозговиков. Вы видели работу звукометристов?

— Не смею представления.

Недалеко от храма в избушке были установлены какие-то записывающие аппараты. Они принимали сигналы, затем ленты с непонятными мне значками передавали в другую комнату, где группа молодых военных по этим данным чертила на плотной бумаге графики, определяла точки, а затем их наносила на карту и сообщала координаты кому-то по телефону.

М. И. Неделин с увлечением рассказывает о работе звукометристов. Все они — офицеры с математической [234] подготовкой. Так здорово работают, что мы сейчас быстро засекаем вражеские батареи.

— А как все это происходит?

— Впереди на линии фронта в разных точках стоят специальные приборы — датчики, которые улавливают звук орудия в момент выстрела. Сигналы в этой комнате моментально запишут на ленту, а затем звукометристы определят, где стоят орудия врага, и сообщат на наши батареи. Ну, а дальше дело артиллеристов накрыть их. Как видите, бьем теперь гитлеровцев по последнему слову науки. Есть у нас и другие штучки против них. А теперь, товарищ майор, поедем обедать, не возражаете?

Вездеход поднимается на горку и обгоняет идущего солдата, тот посторонился, мельком взглянув на машину. Генерал попросил остановиться, подозвал к себе солдата и резко его отчитал за то, что он не отдал приветствия.

— Виноват, товарищ генерал, прошу извинить, не заметил!

— Нет. Вы заметили, но забыли воинскую дисциплину! Машину вы заметили, а на генерала не обратили внимания. Из какой части, куда едете?

Растерянный солдат стоит навытяжку и отвечает.

— Ну ладно, идите и смотрите более внимательно, на сей раз наказывать не буду.

— Вы, наверное, думаете, что это солдафонская придирка, — сказал Неделин, когда мы отъехали. — Нет, на войне нет мелочей. Сила армии — в железной дисциплине, в быстроте и четкости исполнения приказов, в единоначалии, в строгой централизации. Допустить малейшую расхлябанность — зря погубить людей.

Он был прав. Побыв целый день с артиллеристами, я убедился в высокой слаженности этого боевого организма. Чувствовалась и личная ответственность, и воинская выучка. Командующий артиллерией армии показывал пример большой воинской культуры и самодисциплины.

Можно было поражаться широкому диапазону интересов генерала Неделина. В ежедневных боевых заботах он находил время следить за литературой, интересовался и драматургией и киноискусством и, конечно, хорошо разбирался в политической и международной обстановке.

За столом он высказал меткие оценки о последнем романе И. Эренбурга «Падение Парижа». Генерал попросил меня прислать ему новые книги. Его интересовали стихи А. Твардовского и А. Суркова. Хотел он прочесть и пьесу А. Корнейчука «Фронт», которую не успел посмотреть в театре.

— Товарищ генерал, вы сказали, что немцы утром уйдут с третьей речки Кочеты, следовательно, они отступают по своему плану, а не мы их гоним?

— Нет. Мы их гоним и очень здорово. Но, отступая под нашими ударами, они стремятся сохранить боевую силу, с меньшими потерями уйти через Тамань. А уйдут они потому, что боятся второго Сталинграда. Они крепко будут драться за Краснодар. По данным разведки, на этот участок фронта перебрасывают новые подкрепления.

— А почему у нас все-таки не получился на Кубани второй Сталинград?

Неделин посмотрел на меня очень внимательно.

— Значит, не сумели. Наверное, силенок не хватило, а может быть, и еще кое-чего. — Но обсуждать эту тему не стал.

В комнату вошел полковник артиллерии и доложил, что к испытаниям новых образцов трофейного оружия все готово.

Генерал пояснил, что при отступлении фашисты бросили какие-то реактивные снаряды. Надо узнать, что это за штучки. Испытывать их будут на аэродроме. Генерал предложил мне поехать с ним на испытание.

Недалеко от станицы — летное поле. По краям его — капониры для укрытия самолетов. Недавно здесь стояли вражеские истребители. Мы подходим к чугунным бочкообразным снарядам. В хвостовой части снаряда какая-то круглая насадка с множеством сквозных конических отверстий.

Полковник доложил, что запускать снаряд придется от аккумулятора грузовой машины; взрыватель у него электрический, протянут кабель, а машина станет в укрытии.

Но как запускать эту штуку?

Решили запускать прямо из упаковки, тем более что на решетчатом ящике имелись откидные ножки.

Неделин предложил поехать вперед, чтобы видеть, [236] как полетит эта пузатая ракета. Выехали на середину аэродрома, встали на пригорок и ждем, когда все будет готово.

— Товарищ генерал, а если она полетит в нашу сторону?

— Ничего особенного, наука требует жертв!

— А нам зачтут, что мы пострадали за науку?

— Скорее всего назовут идиотами, но мы останемся при своем мнении.

Неделин взмахивает платком, испытатели уходят в укрытие, включается ток, и мы видим, как снаряд выскакивает из решетчатой тары и медленно начинает набирать высоту и скорость. Испуская густой дым и пламя, с пронзительным воем, он делает крутую траекторию и, пролетев с километр, падает, взрываясь перед вынырнувшей внезапно из-под горы лошадью с возом сена. С испуга лошадь опрокидывает воз, рвет упряжь и, не разбирая дороги, скрывается за холмом. Возница, к счастью, уцелел. Он со страхом и удивлением смотрел на место, где разорвалась воющая бомба.

— Видимо, эта штука — дрянь, обычный их трюк, — сказал Неделин.

На месте взрыва была небольшая ямка, кругом воняло керосином, в стороне валялась хвостовая сирена, которая должна была, по мысли изобретателей, психически воздействовать на наших воинов.

— Недалеко ушла техническая мысль нашего врага, если они стали изобретать такие визжалки. Завтра мы их отправим на головы творцов, — промолвил с усмешкой М. И. Неделин.

На всю жизнь остался в моей памяти образ боевого командира, горячо интересовавшегося всем новым, обладавшего творческим, любознательным умом. Славный ратный путь прошел он по дорогам войны. Родина достойно наградила его за воинские подвиги, возвела в высокое звание маршала, вручила пост главнокомандующего ракетными войсками. Замечательная жизнь Митрофана Ивановича Неделина была целиком отдана своему народу, делу партии. Погиб он при испытании новой ракетной техники.

Наутро немцы под натиском наших войск были вынуждены оставить рубеж третьей речки Кочеты и откатились к Краснодару.

А мы ковали Победу в тылу.... (По материалам сайта Кореновской районной газеты )

До начала Великой Отечественной войны наша семья жила в доме, который находился на территории элеватора. Я ходила в школу № 18. Отец работал в краевом управлении внутренних дел.
В 1940 году его направили инспектором по пожарной безопасности и охране труда на платнировский элеватор. Старожилы помнят, что 1941 год был очень урожайным. Работники элеватора в период уборки хлебов трудились круглосуточно, принимая зерно от колхозов. На территории элеватора звучала музыка, всегда было много людей. Эту мирную картину 22 июня прервала война. Взрослые и дети слушали по радио диктора Левитана и плакали.
Сразу начался призыв военнообязанных мужчин в Красную Армию. Их провожали жены, дети, матери, работники элеватора. Расставаться с родными было очень тяжело. Мужчины уезжали на фронт громить врага. Многие из них так и не вернулись после войны домой - погибли, защищая Родину. Вечная им слава и память!
На элеваторе остались в основном женщины и подростки. Они продолжали принимать урожай, отправляли зерно для армии.
В начале 1942 года отец перевез нашу семью из дома в общежитие, которое располагалось на улице Железнодорожной, в 150 метрах от трассы Ростов - Краснодар. После войны эту улицу переименовали в улицу Героя Советского Союза Герасима Евсеевича Кучерявого. Семья Кучерявого - жена Раиса Никитична, сыновья Юрий и Юлий - тоже проживали в этом общежитии. Пришел черед идти на фронт и моему отцу, Федору Михайловичу Карпенко. Мама, Ксения Ивановна, я, девятилетняя сестренка Нина и полуторагодовалый братик Толик провожали его на войну. Отец долго ждал рождения сына. Он держал его на руках, целовал и обнимал... Мне и сейчас очень тяжело вспоминать тот час прощания. Мама сказала отцу: «Дай Бог, чтобы ты вернулся. Мы будем ждать тебя...». Семья Кучерявого также проводила своего отца на фронт. Он работал старшим бухгалтером на элеваторе, его жена - учителем.
В июне 1942 года над элеватором стали часто кружить немецкие самолеты. Сначала они вели разведку, а через несколько дней завязался воздушный бой. Было очень страшно, так как общежитие находилось в 300 метрах от элеватора. Немцы сбросили бомбу на территорию элеватора и одну - в сторону сенопункта. В первых числах августа 1942 года все склады элеватора были взорваны, зерно, которое не успели вывезти, загорелось. Вокруг было темно от удушающего дыма. На рассвете появились немецкие танки. Немцы двигались на Краснодар. Несмотря на ядовитый дым и гарь, немецкие солдаты не торопились: вылавливали кур в сараях, забирали яйца и другие продукты.
В период оккупации немцы грабили у населения свиней, скот, птицу. Забивали их прямо во дворе общежития и кутили до одурения. Вокруг стояла вонь от разлагающихся шкур животных, грязь. Мы прятались в квартирах, не зажигали свечи, боялись спать.
Несколько раз по нашей улице немцы гнали пленных советских солдат. Впереди ехали мотоциклы, а с боков колонну сопровождали конвоиры с собаками. Измученные пленные просили пить. Местные жители начали думать, как им помочь. По улице Ленина жили смелые женщины - Хилай, Паслекова, Мироненко, Садиловская, Трофименко. К ним присоединились Кучерявая и я, тогда еще подросток. Мы взяли сумки с продуктами и бутылки с водой и пошли на то место, где будут проходить пленные. Немцы остановили колонну на переезде на хутор Казачий. День был жаркий, дул сильный ветер, поднимая вокруг пыль. Я решила перебежать дорогу, чтобы отдать продукты и воду пленным. Но из-за пыли не видела, что навстречу едут мотоциклы. Один из мотоциклистов сбил меня, я упала и поломала руку. Женщины подбежали и забрали меня. Дома я потеряла сознание, а когда очнулась, то увидела, что на руку мне наложили две дощечки и туго обмотали их, чтобы рука правильно срослась. Слава Богу, все обошлось: мне тогда было 14 лет, рука срослась, но вот сейчас дает о себе знать, особенно в непогоду.
В конце октября 1942 года снова гнали пленных. Их расположили на ночлег недалеко от нашего общежития. Там стоял большой склад с семенным зерном. Через щелку в досках зерно просыпалось на землю. Мы с сестрой собирали его и приносили домой. Когда мы приблизились к тому месту, то увидели четверых красноармейцев, которые спрятались, чтобы убежать из плена и вернуться на фронт. Они сказали, что им нужно. Соседи все принесли им, и на рассвете они ушли.
Жить в военное время было очень тяжело. Света не было, свечек не хватало, воду носили из речки, кур держали на чердаке, весь скот отобрали оккупанты.
В декабре 1942 года у окна нашей квартиры поставили подбитый немецкий танк. Танкиста, молодого 20-летнего немца, звали Ганс. Он хорошо относился к нам. Мама видела в нем доброту. Ганс спасал нас от издевательств румын и немцев. Он отдал маме саквояж с вещами, которые ему дали его родители. 31 января 1943 года танк забрали, а 1-го и 2-го февраля немцы начали отступление. Наши войска продвигались в сторону Сергиевской. Сильный бой завязался возле хутора Нижнего. Станица Платнировская была освобождена. Мы с радостью встречали советских солдат.
Сразу начали наводить порядок на элеваторе, готовиться к посевной. Начали очищать семена. Мы, подростки, таскали тяжелые мешки, работали наравне со взрослыми. В поле тоже трудились весь световой день, а бывало, что и ночевали там, чтобы с утра пораньше начать сеять. Помню, у Федора Ковалева не было обуви. Его отец вырезал ему лапти из скатов. Так и ходил он в них долгое время. Никто не считался со своим здоровьем, главное было - накормить армию, сделать все для победы над врагом. В колхозе было мало лошадей, приходилось пахать, сеять и убирать хлеб на быках, волах, коровах.
Старшее поколение и дети войны пережили много трудностей, чтобы наша страна была свободной. Моя мама получила два письма от отца с фронта, где он писал о своей любви к ней и детям. А потом, во время переправы через Дон, он пропал без вести. Мама долго ждала папу. Так и не вышла замуж во второй раз. Она умерла в 1992 году. Ушли из жизни сестра Нина и брат Анатолий. Я помню их и папу, который остался для меня навсегда сорокалетним.
За добросовестный труд в годы войны меня наградили медалью. Сейчас к ветеранам войны стали относиться с большим вниманием. Мы, труженики тыла, надеемся, что нас не обидят, выдадут все обещанное Президентом РФ в честь 65-летия Великой Победы. Нам уже за 80 лет, здоровье плохое, а цены на лекарства высокие, продукты дорогие, стоимость коммунальных услуг без конца повышается.
Мне, труженику тыла, ветерану труда, инвалиду 3-й группы, отличнику потребкооперации СССР, хочется горячо поздравить всех ветеранов войны и тружеников тыла с большим для нас, оставшихся в живых, праздником Победы! Хочется пожелать, чтобы молодое поколение так же любило и защищало свою страну, как это делали их отцы и деды. Здоровья, счастья, мира и душевной доброты всем!
Т. ГАРИНА.
ст. Платнировская.

Мы рано повзрослели (По материалам сайта газеты "Вести Востока")

Приближается дата, когда мы будем отмечать 65-ую годовщину Победы над фашистской Германией. Мы, дети того времени, на чью долю выпало немало испытаний, состарились. За эти годы с чем только не сталкивались. Голодное, босоногое детство, рано повзрослевшее поколение, работа наравне со взрослыми.

Родилась я в 1935 году. Родители мои сразу разошлись, меня привезли к бабушке с дедушкой. Я не помню, когда меня у них оставляли. Документов у меня не было, и дедушка записал меня на свою фамилию – Карпович, дали мне имя. У них своих детей куча, плюс я. Жили они тогда в г. Сызрань, на Волге.

Перед войной в Поволжье была засуха, неурожай. А такую ораву надо прокормить. Бабушка совсем неграмотная, но человек большой души, такта. Дедушка когда-то окончил церковно-приходскую школу. Во время 1-й Мировой войны был в чине унтер-офицера. Попал в плен, три года был там, бежал. Домой попал в 1919 году, сражался в армии Буденного. И вот в 1940 году поехал в поисках лучшей жизни и работы. Попал на Кубань, в Краснодарский край, Кореновский район, в казацкую станицу Платнировская. Вскоре всех нас туда перевез. Работу ему предложили и дом дали. Поселились мы на окраине станицы. Там была мельница (двухэтажное кирпичное здание). При ней – свинокомплекс на 450 голов. Огромная усадьба, огороженная. Мельницу перевезли в другое место: сняли ремни приводные, жернова. Увезли локомобиль. А в этом здании какой-то завод собирались размещать. Завезли огромные чугунные емкости, вырыли котлован. Но началась война. Через станицу шли толпы беженцев вместе с отступающими войсками.

В поле недалеко от Кореновска был военный аэродром. Самолеты улетели, на их месте оставили макеты. И вот днем появляется так называемая «рама», немецкий самолет-разведчик. А по ночам начинается налет бомбардировщиков. Каждую ночь бомбили. Дедушка вырыл в саду землянку, и мы туда прятались. Потом на какое-то время наступило затишье. Затем появились немцы. Через Северный Кавказ двигались колоны машин, танков в сторону Сталинграда. На короткое время делали остановку и двигались дальше. До прихода немцев мы, дети, наблюдали, как спешно формировались казачьи эскадроны. Мы же жили на окраине: за забором поля начинались, рядом – колхозные амбары, пустырь. И вот по утрам сюда приезжали конники, окружали двор и с криками налетали эскадрон на эскадрон. Звенели шашки, начиналась «рубка». Затем уходили на фронт. Когда под Сталинградом немцев остановили, то они и у нас в станице останавливались. К воротам подходил комендант с солдатами, писали мелом, сколько в данном доме солдат поселят. А куда хозяевам деваться, не волнует никого. К нам поселили – штабных офицеров, за стенкой – охрана (дом двухквартирный был). В здании мельницы разместили склад. Дедушка, будучи в Германии, научился понимать и говорить по-немецки.

Я в то время уже пошла в школу. Но затем занятия прекратились, так как немцы школу заняли. Когда немцы отступили, а отступали очень быстро: вечером покинули станицу, а на рассвете пришли наши, в здании школы ничего не осталось. Родители сколотили кое-какие столы, лавки. Занятия возобновились. Не на чем было писать. Писали на страницах книг. Давили ягоды черной бузины, использовали вместо чернил, а в другое время разводили сажу. И сразу же нас, детей, включили в работу. Света нет, керосин негде было взять. Использовали огниво (кресало и трут), чтобы выбить искру и раздуть огонь. Изготавливали серники. На полевых дорогах валялось много брошенных снарядов. Мальчишки их развинчивали, добывали оттуда горючую серу, растапливали, обмакивали в нее палочки. Это и были серники. Высекали искру, раздували трут, к нему прикладывали такую спичку и она загоралась (а вонючая!). Делали каганцы. Это было наше «электричество». Однажды такой снаряд взорвался. Это было недалеко от нас. Двоих мальчишек-братьев разнесло на куски, а меня опять осколок цапнул. И еще один шрам.

Засеяли поля, чуть ли не вручную. Началась уборка урожая. Мы, дети, колоски подбирали. Потом мы с дядей (старше меня на 5 лет) возили от молотилки зерно к элеватору. Дедушка соорудил телегу, оббил внутри жестью. В телегу впрягали корову и 1,5 годовалого бычка. Мы с утра до вечера возили. А еще надо было разгрузить телегу. Силенок-то маловато, а что делать?..

В Кореновске был маслозавод. Работники сумели оборудование спрятать.

Сеяли подсолнечник, кукурузу. Мы срезали шляпки подсолнечника, выбивали семечки. Выламывали кукурузные початки, обшелушивали их, свозили к маслобойкам. Сахарную свеклу выдергивали, очищали. Обуви не было. С весны до осени – босиком. Не было мыла. Мыли и стирали в так называемом щелоке (в золе).

Но как бы ни было, народ был дружный. Чужой беды не было. И не проходили мимо сирот. И вот когда видишь бритоголовых молодчиков, носящих фашистскую свастику, сердце кровью обливается. Им неведом Бухенвальд, Освенцим, Дахау и другие лагери смерти, они не знают тягот военного времени. Об этом нельзя забывать. Такое не должно повториться.

Зинаида Семеновна Кокурина

Воспоминания Александра Киселёва (дата рождения 21 февраля 1924, деревня Платнировская, Кореновский район, Краснодарская область)

«В возрасте 19 лет я был призван 8 февраля 1943 года, Темрюк, Азовское море. Я не имел никакой специальной подготовки.

Будучи раненым, я был взят в плен в Кубанском районе 27 февраля и выслан в Крым, Симферополь, затем в Констанцу (Румыния). Из Румынии через Естеррике и Унгарн в Штуттгард (Германия). Там было очень много лагерей, где содержались пленные разных национальностей, но в лагерях для русских военнопленных условия были самыми тяжелыми. Однажды к нам в лагерь пришла группа нацистов, и отобрали 500 человек, которые были вывезены на грузовых машинах в Стеттин. Оттуда грузовыми баржами прямо в Берген, куда мы прибыли в октябре 1943 года. Сначала нас расселили в маленьком лагере, где было всего несколько бараков, затем перевели в большой – Нугордсмурен.

В лагере я жил у выхода, где находилась охрана. Я спал на верхнем ярусе кровати, наверху спали все молодые, пожилые спали внизу. Койки были покрыты не соломой, а сухими водорослями. Начальник лагеря имел в каждом бараке своего осведомителя, которые немного могли говорить по-немецки. Мы ели из плошек по очереди, потому что ложек было мало, их не хватало. Ели 3 раза. С утра пили холодный чай. Днем суп из гнилых овощей и брюквы, и заключенные, и немцы называли этот суп «колючей проволокой». Немного хлеба и чай на ужин, 200 граммов маргарина делили на 20 человек. В некоторых бараках было немного медикаментов. В основном, все они были отправлены в госпитали.

Мы очень часто приходили с работы сырыми, а в каждом бараке была всего одна печка, и обсохнуть все не успевали, поэтому шли на следующий день в мокрой одежде. Раз в неделю мылись, а свою грязную одежду бросали в прогретую комнату, чтобы она могла высохнуть. В отхожее место ночью выходить было нельзя, нужно было дождаться следующего дня.

В бараке, где я жил, не было балалайки, но мы часто пели, даже устраивали концерты по вечерам.

Ходили на работы пятью шеренгами, часто подбирали пакеты с едой, которые оставляли местные жители по обочинам дорог. Я работал в бункере, где находились подводные лодки. Работал вместе с норвежцами, они делились с нами своей едой и рассказывали новости с фронта, Я выполнял разную работу: таскал мешки, разгружал вагоны. Многие, чтобы не работать наносили себе увечья, ранились».*

Однажды два немецких солдата сопровождали двух пленных на работы в Саксенвик. Охранники отвлеклись на несколько минут, чем воспользовались пленные и забежали в стоящий рядом дом, где пытались найти что-нибудь поесть. Реакция охранников была мгновенной. Один из пленных пал на колени и просил прощения. Но охранник застрелил его на глазах местных жителей. Один из них пытался предотвратить трагедию, но был остановлен вторым охранником. Случаи такой жестокости были скорее правилом, чем исключением.

Станица Платнировская в годы Великой Отечественной войны

Меню сайта

Форма входа

Поиск

Календарь

Архив записей